Шантильи: благословение русского графа

История: Шантильи: благословение русского графа

Автор: Юлия ГАЙДУКОВА
Номер журнала: GM №2(169)/2017

В бывшем поместье принца Конде, расположенном сразу за городской чертой Шантильи, сохранились без преувеличения гигантские конюшни, которые в наши дни занимает Музей лошади. Масштабы этого здания и прилегающих служб неизменно поражали тех, кто впервые бывал здесь. «Рядом с конюшней есть здание, по внешности ничуть не уступающее домам английских джентльменов, которое представляет собой не что иное, как кухню для собак», – писал один из британских журналистов в 1830-х годах.
Английский след
 
После смерти последнего Конде поместье унаследовал его крестник, герцог Омальский – пятый сын Луи-Филиппа, последнего короля Франции. В годы его отрочества и юности патроном Шантильи оставался его старший брат и наследник престола герцог Орлеанский. Оба они входили в число первоначальных членов Жокей-клуба, учрежденного в 1833 году под руководством лорда Генри Сеймура. Официально он считался сыном Фрэнсиса Чарльза Сеймура Конвея, маркиза Хертфордского, – весьма специфической личности, которая послужила прототипом циничного и развращенного маркиза Стайна, выведенного Теккереем в романе «Ярмарка тщеславия». Впрочем, возможно, его отцом был вовсе не маркиз, а известный в парижских салонах своей «дьявольской привлекательностью» граф Казимир де Монтрон, друг Талейрана. В любом случае Сеймур, родившийся в Париже и всю жизнь проживший во Франции, был стопроцентным англичанином по своим привычкам и вкусам. Чисто английской была и его эксцентричность – неженатый лорд, завещавший свое состояние парижским больницам, также оставил крупную сумму на содержание четырех любимых лошадей, которые после его смерти больше никогда не должны были ходить под седлом.
 
В самое первое время скачки проходили на Марсовом поле, а лошади тренировались на проезжих дорогах Булонского леса. И то, и другое было как минимум неудобно – усыпанный гравием грунт Марсова поля годился только для военных парадов, а галопы поневоле устраивались по грязи: то жидкой, то спекшейся, как камень под жарким солнцем. Однако в том же самом году, когда был основан Жокей-клуб, граф Александр Яковлевич Лобанов-Ростовский, живший в Париже после окончания наполеоновских войн, охотясь в лесах Шантильи, заметил, что обширный луг перед замком идеально подходит для устройства скакового круга. Таким образом, русский граф стал «крестным отцом» скаковой дорожки, которая существует и по сей день. Первые скачки по правилам Общества поощрения улучшения конских пород во Франции, как тогда назывался Жокей-клуб, состоялись здесь весной 1834 года.
 
Французский порядок
 
Поначалу для публики на ипподроме возводились временные трибуны – точнее говоря, три павильона, один из которых предназначался для принцев королевской крови и был расположен напротив финишного столба. В публике шептались, что некий русский князь, проживающий в Шантильи, один занял 20 мест, отделил их от всех прочих ограждением и устроил для себя отдельный вход, дабы не осквернять свою особу соприкосновением с чернью.
 
Порядок на ипподроме, что было очень непривычно для англичан, поддерживала не полиция, а кавалерия во главе с кирасирами и королевскими гвардейцами, которые сначала расчищали место для карет принцев, а потом оцепляли прилегающую к трибунам часть скакового круга. Солдаты не останавливались даже перед тем, чтобы направить штык в грудь каждого, кто пытался пройти на дорожку. Это было неприятным сюрпризом для гостей из Англии, которые у себя дома привык­ли между скачками свободно перемещаться по территории всего ипподрома. Впрочем, как снисходительно заметил один из обозревателей, это вполне объяснимо и даже простительно – если англичане хорошо знакомы с тем, как устроены скачки, и не полезут под копыта лошадей на форкентере, то от неискушенных французов подобного понимания ждать не приходится. 
 
Сами скачки, по свидетельству того же автора, были смехо­творны для того, что видел Эскот или Ньюмаркет, однако неискушенные зрители оставались довольны и зрелищем, и тем, как они весело провели день. После разъезда принцев и аристократии давался фейерверк, зажигались огнями витрины лавок, появлялись уличные торговцы имбирными пряниками и повсюду расставлялись столы для азартных игр.
 
«Дама с камелиями»
 
На следующий, 1835 год в скачках принимали участие лошади лорда Сеймура, герцога Орлеанского, графа Анри Греффюля из семьи бельгийских банкиров и князя Москворецкого – сына того самого маршала Мишеля Нея, для которого создал этот титул Наполеон. Скакали сплошь английские жокеи из Ньюмаркета – в основном младшие братья тех, кто блистал на дорожках по ту сторону Ла-Манша. Знатоки особенно выделяли выступавшего за конюшню Сеймура Томаса Робинсона, старший брат которого, Джем, прославился в 1827 году, когда за одну неделю выиграл Окс, Дерби и женился. Поговаривали, что на свадьбу он решился только ради того, чтобы выиграть пари.
 
Центральным событием первого дня был приз герцога Омальского стоимостью 2 тыс. франков. Он просуществовал до падения Июльской монархии в 1848 году и был возрожден в 1921-м. На следующий день скачкам предшествовали другие развлечения – стрельба по голубям и травля оленя, в которой участвовало около 400 охотников, возглавляемых сыновьями короля. Главный приз дня для жеребцов и кобыл трех лет на дистанцию 2500 м был учрежден французским Жокей-клубом, и победителем его вышел Фрэнк лорда Сеймура. Стоимость самого приза составляла 7,5 тыс. франков, но джентльмены заключали пари и на гораздо большие суммы – одни только члены Клуба сделали ставок на 100 тыс. франков, а всего на ипподроме из рук в руки перешло около 300 тыс.
 
Знаменитый скаковой обозреватель Чарльз Эпперли, писавший под псевдонимом Нимрод, признавался, что на ипподроме было очень мало привлекательных дам. Сокрушенно заметив, что «на сотню милых шляпок было лишь одно милое личико», он тут же нашел этому разумное объяснение – дело, оказывается, в том, что парижскую элиту на ипподроме в Шантильи не найдешь, тогда как элита Лондона регулярно собирается в том же Эскоте. Да и вообще «цвет лица французских женщин не вызывает восхищения – он подобен лилиям без роз». Некоторые приписывают это ежедневному употреблению крепкого кофе, но сам Эпперли был склонен видеть причину в привычке к жирной пище, которой избегают англичанки.
 
Приличные дамы всех сословий вообще довольно долго считали ниже своего достоинства посещать скачки. Зато регулярно появлялись в Шантильи дамы менее щепетильные. В 1842 году 28-летний граф Эдуард де Перрего приехал на скачки со своей любовницей, знаменитой парижской куртизанкой Алисой Ози. Не успел он сойти с козел фаэтона, которым правил сам, как лошади рванули и понесли экипаж в сторону озера. Наблюдая за этой драматичной сценой, Фернан де Монгийон, сопровождавший не менее известную даму полусвета Мари Дюплесси, даже успел заключить пари весьма сомнительного вкуса, поставив 1000 луи на то, что сама Ози не пострадает, но «страх поможет улучшить ее пищеварение».
 
Инцидент действительно обошелся без серьезных последствий, а сами скачки и вовсе вытеснили из памяти Перрего все предшествовавшие им неприятности. Его лошадь Пловер, за которую он незадолго до этого выложил 20 тыс. франков, неожиданно для многих выиграла приз Жокей-клуба. Возможно, именно в тот самый день Перрего впервые встретился с Дюплесси, из чьего сердца он вскоре вытеснил негалантного Монгийона. Во всяком случае на весенних скачках 1843 года они появились уже вместе. На сей раз Лепорелло, который принадлежал графу, был фаворитом Дерби, но проиграл по глупости жокея, слишком близко подпустившего на финише соперника, чтобы порадовать публику зрелищем борьбы. Впоследствии одним из преданных поклонников Мари Дюплесси стал Александр Дюма-младший, который не мог соперничать с титулованной знатью в богатстве, но увековечил образ дамы сердца в образе главной героини своего романа «Дама с камелиями».
 
Англофобия
 
Многие французские призы в XIX веке были закрытыми – право участия в них имели либо только лошади, рожденные во Франции и Бельгии, либо выращенные на территории этих стран. Английские лошади к скачкам допущены не были – «они завоевали так много призов в Париже и других местах, что состязаться с ними считалось бессмысленным». Распространялось это правило и на приз Жокей-клуба, который оставался закрытым для иностранных участников вплоть до 1946 года. 
 
В 1840 году фавориткой дерби была Дженни лорда Сеймура, однако приз неожиданно для всех выиграла Тонтина, выставленная неким Эженом Омоном. Сеймур заподозрил мошенничество и подал протест, утверждая, что Тонтина на самом деле была английской кобылой по кличке Херодия. Жокей-клуб провел расследование, но его выводы были неоднозначны – в конечном итоге стюарды заключили, что обвинения недостаточно обоснованы, и утвердили результат скачки. Тонтина осталась в истории победительницей Дерби, однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что во французском студбуке не было зарегистрировано ни одного ее потомка, хотя достоверно известно, что она дала несколько жеребят.
 
Английский «Гид по Парижу» (1858) гласит: «Шантильи – место встречи французского спортивного мира. Это не совсем Эпсом, Ньюмаркет или Эскот, но характер его не менее выразителен, и визит сюда останется незабываемым». Автор отмечает, что с самого начала проведения скачек на них допускались «все классы», поэтому общество собиралось исключительно разношерстное, что «проявлялось в самых любопытных контрастах». В ходу здесь азартные игры, танцы, фейерверки и пикники – «столы накрыты постоянно, огни сверкают в окнах каждого дома, элегантно одетые леди скользят вдоль зеленой лужайки, и развлечения неограниченны». 
 
Добираться на скачки советовали или дилижансом, проделывавшим путь из Парижа за 3 часа, или по Северной железной дороге. Акционеры этой железнодорожной компании настолько живо ощущали свою причастность к скачкам в Шантильи, что в 1852 году учредили свой собственный приз. Его условия проведения неоднократно менялись, но сама скачка дожила до 2013 года, когда была переименована в честь Бертрана дю Брёя, последнего президента Общества поощрения, преобразованного во Франс Галоп. 
 
В 1869 году автор альманаха Echoes подробно описывает типичное общество, собирающееся на вокзале, чтобы отправиться на осенние скачки в Шантильи. «Первым прибывает буржуа с раздраженной женой, которой пришлось поторопиться с зав­траком, за ними появляются бесчисленные снобы в пестрых брюках и тирольских шляпах с заткнутыми за широкие ленты перьями фазана или крылышками куропаток, клерки, торговцы и парвеню с сигарами и тросточками, в кричащих галстуках и еще более кричащих рубашках. Эта публика выглядит так, как будто судьбы всего мира зависят от ставок, сделанных накануне в одном из „спортивных агентств“ неподалеку от бульваров. За несколько минут до отправления специального поезда до Шантильи на вокзал по одному и по двое съезжаются знатоки турфа, ну а самым последним является благородный герцог в коляске, запряженной парой кобов».
 
В целом атмосфера на скачках была гораздо более свободная и менее «классовая», чем в Англии. Первые дамы светского общества без малейшего смущения танцевали бок о бок с «красавицами без имен и без мужей». К тому же вплоть до начала XX века весенние скачки в Шантильи были тем местом, где наиболее смелые модницы демонстрировали последние новинки. Достоверно известно, что как минимум одна посетительница пала жертвой моды в самом буквальном смысле. В начале XX века огромную популярность приобрели «юбки-путы» с перехватом ниже колен, которые настолько стесняли движения, что в них можно было только семенить мелкими шажками. Когда на осенних скачках 1910 года испуганная лошадь направилась в сторону толпы зрителей, они бросились врассыпную – все, за исключением несчастной женщины, которая, как писали газеты, не смогла убежать «благодаря узости своей юбки». Она погибла от травм черепа, на свою беду зацепившись волосами за копыто лошади, протащившей ее за собой.
 
«Праздник на лоне природы»
 
В 1847 году по распоряжению герцога Омальского на ипподроме были возведены новые трибуны в англо-нормандском стиле, кардинально перестроенные в 1879-81 годах видным французским архитектором Оноре Домэ. Здание простояло почти без изменений до конца XX века, сохраняя свой аристократический шарм, но все больше и больше превращаясь в обременительный для содержания реликт давно ушедшей эпохи.
 
В 1994 году стало известно о намерении France Galop закрыть устаревший и тесноватый по современным меркам ипподром. На его защиту встала инициативная группа под названием «За устойчивое развитие Шантильи», одним из инициаторов создания которой был семикратный чемпион Франции среди тренеров Франсуа Бутен. Объединив усилия Французского института, местных органов самоуправления, французского правительства и Организации Ага-Хана по развитию, группе удалось обеспечить инвестиции в объеме 24 млн евро. Значительная часть этой суммы была ассигнована на обновление и расширение трибуны, в которую встроили панорамный ресторан. Ипподром открылся после реконструкции в мае 2004 года, а еще через три года была перенесена проходившая за зданием трибуны дорога, что позволило устроить новую парковку, а также переместить паддок и построить рядом с ним новую весовую. С марта 2012 года в Шантильи функционирует всепогодная скаковая дорожка, которая позволяет проводить скачки круглогодично.
 
Ипподром и сейчас трудно назвать сверхсовременным – трибуны слишком малы, их конструкция не подразумевает частных лож, и мест в ресторанах недостаточно, чтобы с комфортом разместить всех желающих в дни больших призов, однако сама атмосфера скачек в полной мере искупает отдельные неудобства. Это все тот же веселый и непринужденный «праздник на лоне природы», которыми славился Шантильи еще полтора столетия тому назад.